— Туда… или сюда. Я еще не решил окончательно.

— Нет, ты просто ненормальный!

— Знаешь, раньше это называлось «вандерер» — год скитаний.Свой собственный я по возрасту уже пропустил, поэтому хочу наверстать теперь.

— Вообще-то звучит весьма заманчиво. Наверное, надо бы и мнекак-нибудь попробовать.

— Может быть… хотя мне казалось, что ты миновал этот периодеще в колледже.

— Что ты имеешь в виду?

— Не только я имел привычку исчезать время от времени.

— Ах это… — он резким взмахом руки отверг мое предположение.— Это были просто деловые поездки. Приходилось ведь как-то оплачивать счета. Тыдумаешь навестить предков?

Странный вопрос. Странный и неожиданный. Ни один из насраньше никогда не упоминал о родителях, разве что в самых общих словах.

— Едва ли… — ответил я. — А как поживают твои?

Он поймал мой взгляд и некоторое время смотрел мне прямо вглаза. Его неисчезающая улыбка как будто стала еще шире.

— Трудно сказать, — наконец ответил он. — У нас нет связи…э-э… в некотором смысле.

Я улыбнулся в ответ.

— Это чувство мне тоже знакомо.

Мы закончили свой завтрак и выпили по последней чашке кофе.

— Значит, с Миллером ты встречаться не будешь? — спросил он.

— Нет.

Он пожал плечами. Нам принесли счет, и его захватил Люк.

— Сегодня угощаю я, — объявил он. — В конце концов, уменя-то пока есть работа.

— Может быть, когда-нибудь я смогу отплатить тебе тем же засовместным обедом. Спасибо, — ответил я. — Ты где остановился?

— Момент… — он сунул руку в карман рубашки, вытащил коробокспичек и бросил ее мне.

— Вот… Мотель «Нью-Лайн», — сказал он.

— Как насчет шести часов?

— Идет!

Он рассчитался с официантом, и мы вышли на улицу.

— До встречи, — кивнул он.

— Ага.

Пока, Люк Рейнард, странный человек. Мы прожили рядом почтивосемь лет, неплохо проводили вместе время, бегали трусцой, занимались спортом,иногда назначали свидания одним и тем же девушкам…

Он снова заставил меня задуматься о нем — сильный, умный,такой же «кошка, которая гуляла сама по себе», как и я. Между нами словносуществовала какая-то связь, смысл и содержание которой я никак не могполностью уловить и понять.

Я вернулся к автостоянке около моего бывшего дома и, преждечем забросить в кабину сумку и завести двигатель, проверил, все ли в порядкепод крышкой капота и днищем машины. Потом я медленно ехал, посматривая посторонам.

Все это было так ново и интересно восемь лет назад… Теперьже я говорил всему, что меня сейчас окружает, «прощай». За последнюю неделю ясказал уже то же самое всем, кто для меня хоть что-нибудь значил… кроме Джулии.

Да, такие вещи всегда испытываешь желание отложить на потом.

Но теперь времени на это уже не оставалось. Сейчас или никогда.К тому же мое любопытство было-таки порядочно возбуждено. Я заехал на стоянку умагазина и в будке телефона-автомата набрал ее номер.

Мне никто не ответил. Возможно, она работала теперь покруглосуточному графику и у нее как раз выпала дневная смена, и может быть, онапросто принимала душ или пошла в магазин. Я решил, что проще всего прямозаехать к ней домой, тем более, что это было совсем рядом. Тот предмет, окотором она упоминала в письме… и который мне якобы нужен, был хорошимпредлогом для того, чтобы повидать ее в последний раз.

Я покрутился в округе несколько раз, пока не высмотрелсвободное место на стоянке. Я запер дверцу машины, дошел до угла и повернулнаправо. Время шло, и стало заметно темнее. Где-то поблизости лаяла собака.

Я прошел квартал и подошел к огромному викторианскомуособняку, который когда-то переделали в многоквартирный дом. С фасада ее оконне было видно. Она жила на последнем этаже, и окна ее квартиры выходили надругую сторону.

Шагая по дорожке, ведущей к парадному входу, я старался подавитьсентиментальные воспоминания, но мне это не удавалось. Воспоминания о техвременах, когда мы были вместе, вдруг нахлынули на меня вместе с кучейполузабытых чувств…

Я даже остановился. Зачем все это? Глупо было вообщеприезжать…

«К несчастью или счастью, но истина проста и никогда невозвращайся в прежние места…» — пробормотал я. Зачем мне понадобилосьрастревожить все то, о чем я даже и не вспоминал? И все же…

Черт меня побери! Да ведь я в самом деле хотел увидеть еееще раз. И никакое письмо здесь ни при чем.

Я шагнул на крыльцо и поднялся по ступеням. Дверь подъездаоказалась открытой, я вошел внутрь.

То же самое, до мелочей знакомое фойе, та же блеклая ичахлая фиалка в горшке, с пыльными листьями на столике перед зеркалом в золоченойраме, которое не раз отражало — слегка искривив при этом — наши объятья.

Лицо мое дрогнуло — на отражении, когда я проходил мимо.

Я начал подниматься по ступеням, покрытым зеленой ковровойдорожкой. Откуда-то снова донесся вой собаки.

Первый пролет не вызвал у меня ни малейшего подозрения. Всебыло совершенно таким же, как и всегда. Я миновал короткий проход мимо блеклыхгравюр на стене и стал подниматься по ступеням второго пролета. На пол-пути мнепослышался сверху странный звук, напоминающий царапанье, а потом как будточто-то покатилось, что-то вроде бутылки или вазы, которую катили по деревянномуполу. Затем снова наступила тишина, нарушаемая шелестом листьев в кронахдеревьев. Во мне шевельнулось слабое, но нехорошее предчувствие, и я ускорил шаги.В конце пролета я задержался. На вид все было в порядке, но я чувствовалнепонятный запах, я не мог определить, что это такое — что-то сладкое, липкое,грязное и почти наверняка органического характера.

Я подошел к двери Джулии и несколько секунд стоял, ожидая иприслушиваясь.

Здесь запах казался сильнее, но никаких звуков слышно небыло.

Я несильно постучал по темному дереву двери. На мгновениемне почудился какой-то шорох внутри, но лишь на мгновение. Я снова постучал.

— Джулия! — позвал я. — Это Мерль.

Тишина. Я позвал громче.

Что-то с грохотом повалилось.

Я подергал ручку. Было заперто.

Тогда я дернул, повернул, рванул и выдернул ручку вместе спластинкой крепления замка с самим замком.